ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА:

ТХОР, Хранитель огня.

МАТУ, вождь племени Черной сосны.

СИДОМА, шаман.

ЫТРУ, вожак охотников.

СЭКЭЛИ, внук старца Торутая.

Сцена закрыта занавесом.

ГОЛОС. Эта древняя надпись на стене пещеры Суордаах была расшифрована совсем недавно. Вот что было начертано загадочными знаками: «Это пишу я, Тхор — Главный хранитель огня, сын Высокого Неба и ничтож­ной женщины по прозванию Часуа…

Наше могучее племя поразила страшная, неизлечи­мая болезнь. Я —единственный, кого из тьмы и тьмы моих сородичей чудовищный недуг обошел стороной. Не ведаю, к счастью ли моему или к неизбывному горю…

Но пока руки старого Тхора способны еще держать кисть, я должен успеть поведать вам — о, люди буду­щего! — историю падения моего народа.

Итак, слушайте же и смотрите, как это было…».

Пока поднимается занавес, становятся слышны громкие стоны, ры­дания,   проклятья.   В   дальнейшем   они   будут   сопровождать  (уже в виде фона) все действие.

На сцене,   вокруг большого круглого камня,   расположились   старейшины племени. Все они одеты в звериные шкуры. Некоторые ежатся от холода. За  исключением Тхора,  старейшины   держат руки неестественно прямо. Поднимается Мату — вождь племени Черной сосны.

МАТУ. Кто из вас, ничтожные, помнит, чтобы Мату вставал прежде, чем разомкнет уста свои на Совете ста­рейшин? (Молча обводит взглядом стариков.) Никто не помнит… (Удовлетворенно.) Не было этого, потому и не помните.

Но сейчас я стою перед вами, будто равный среди равных. Не тот сегодня день, дабы кичиться родослов­ной… Никогда еще не подвергался большей опасности наш великий народ… И если вы и я ничего не решим сегодня, завтра все племя Черной сосны встретится с предками в Стране теней. Говорите. Я жду советов.

Медленно  встает  верзила  с кошачьими   повадками.  Это —  Ытру, вожак охотников племени.

ЫТРУ. Вождь, я всегда молчал на Советах. Когда слова старейшин соглашались с моими мыслями, я бы­вал рад. Когда нет — огорчался, но знал: шесть голов всегда умнее одной…

Что слышат сейчас чуткие уши охотника Ытру? Ры­дания, стоны и проклятья. Рыдания бросают Ытру в от­чаяние, стоны вселяют страх, а проклятья… Проклятья пробуждают во мне надежду, вождь!

Проклятья — это ненависть. Ненависть – это непо­корность судьбе! Наш народ еще поживет, вождь. (Тише, усаживаясь.) Надо только ему помочь…

МАТУ. Голос твой, Ытру, — не шелест листвы. Взял слово — дай совет. Я жду.

ЫТРУ (вскакивая). Вождь, я хочу послушать осталь­ных. Мой совет за мной. Разреши.

МАТУ (мягко). Хорошо. Я подожду, Ытру.

Наступает тишина. Затем Совет взрывается. Недоумение, недоволь­ство, ропот слышны в гуле голосов: «Мату решил подождать сове­та какого-то охотника!», «Слишком уж смел стал Ытру!» «Накажи наглеца, вождь!  Не медли!»

МАТУ (сурово). Я жду советов.

Все умолкают. Встает шаман.

СИДОМА. Ты всегда был мудр, вождь. И сейчас показал остроту ума: не стоит благородным оленям сражаться меж собой, когда на подходе к ним волчья стая… Я думаю, вождь, что нам первым делом нужно из­бавиться от лишних ртов. Вот-вот пойдет снег, начнутся холода… По-моему, пора возродить мудрый обычай пред­ков. Пусть старики и больные покормят волков в овра­гах Голубой долины. Иначе мы не перезимуем, вождь. (Пристальным взглядом всматривается в небо.)

Я этой же ночью и спрошу позволения у Небесного владыки. Он смилостивится над своими детьми, пожа­леет нас…

ТХОР. Ты бы лучше попросил его, шаман, чтобы он вернул людям РУКИ. Великий Сидома знает, что чело­век без рук — это уже не человек.

Среди множества людей может быть один безрукий, его всегда прокормят. Но когда на целое племя безруких приходится один старый Тхор — этого слишком мало. Тхор никогда не сможет прокормить даже нас — Совет старейшин.

СИДОМА. Умные слова, Тхор, хотя и запоздалые… Скажу тебе, что я воздевал эти руки — то, что осталось от них — к Небесному владыке три дня и три ночи.

В первый день и в первую ночь я просил оставить руки всему народу нашему. Он не сделал этого… Во вто­рой день и вторую ночь я просил сохранить руки Совету старейшин. Он не услышал меня… В третий день и в тре­тью ночь я просил за тебя одного, Тхор…

И тогда только он снизошел до молений Сидома. Быть может, потому, что зовешься ты  Сыном  Неба?..

ТХОР (горько). Он не меня пожалел, Сидома! Он пожалел наш народ… Лишь гибкие пальцы способны поддержать огонь, лишь согнув локти, человек принесет охапку дров… И мы должны денно и нощно…

ЫТРУ (не вставая, перебивает Тхора). … Плевать ему в рожу — вот что мы должны делать! Жаль, что нельзя помочиться на небо! Или посидеть по-тяжелому на его сером пузе.

Ха-ха-ха! Пожалел нас Небесный владыка… Без рук оставил, не без голов…

МАТУ. Довольно, Ытру! Не нам — двуногим тва­рям — спорить с высоким Небом.

«Сидя у Священного камня, выбрось из головы дур­ные мысли», — так говорили наши предки. Так говорю и я, вождь Мату! Я своей властью прогоню тебя от Кам­ня, старейшины вышвырнут тебя из Совета, а люди зас­тавят покинуть племя… Ты хочешь быть отвергнутым, Ытру?

ЫТРУ. Нет, вождь. Я буду молчать. Снова молчать.

МАТУ. За тобой совет, Ытру.

ЫТРУ. Я помню, вождь.

МАТУ. Шаман сказал, что Небо не будет на нас гне­ваться, если мы избавимся от стариков и больных. Что думает об этом юный Сэкэли, внук мудрого Торутая?

Сэкэли — застенчивый   парнишка   лет   шестнадцати-семнадцати вскакивает, словно  ужаленный.  Одеревеневшие руки его при этом нелепо болтаются, напоминая подвешенные на веревках палки.

СЭКЭЛИ. Великий вождь, Сэкэли слишком молод, чтобы делиться мыслями на Совете старейшин. Сэкэли передает Совету предсмертные слова деда своего Тору­тая: «Племя Черной сосны вымрет в тот день, когда оно позабудет, что вокруг него живут другие племена. Страшный недуг поразил нас, но он пощадил остальных обитателей Голубой долины. Моим сородичам надо идти к людям иных племен. Идти не с протянутой рукой, а с твердой верой, что они еще люди… Вы не сможете выкапывать съедобные коренья, охотиться и ловить ры­бу — вы не сможете себя прокормить. Вы не сможете и одеть себя. Но отвердевшие, потерявшие гибкость, не чувствующие боли руки моих братьев и сестер в состоя­нии сбивать с деревьев орехи и плоды, толочь зерно… Еще многому предстоит вам научиться в горестной гря­дущей жизни.

Знаю одно: если вы будете посильно помогать людям, они о вас позаботятся…».

С такими словами умер дед мой Торутай…

СИДОМА. Этот подлый мальчишка лжет нам в глаза!

Не таков был старец Торутай, чтобы советовать идти на поклон к недоноскам из Межозерья. Лучше принять голодную смерть, чем ради жалких подачек терпеть их насмешки… О, как они будут рады отплатить нам за все прежние издевательства!

ТХОР. Правду говоришь, Сидома — племя Черной сосны любило смеяться над людьми из Межозерья. Над их неуклюжестью, медлительностью, тугодумием. Но мы ведь поступали так не со зла — от глупости нашей, кич­ливости… Да они никогда и не обижались на нас…

Встречаясь, всегда звали в гости, угощали щедро. Помнишь, Сидома?.. Они очень добрые люди. И думаю я, правильно решил Торутай – мы найдем в Межозерье верных друзей.

СИДОМА (в сторону). Этот змееныш успел окрутить Тхора… Моему могуществу конец. Без Хранителя огня, без его живых рук — я никто. А вместе мы были бы не­победимы…

Я рассчитался бы, наконец, с гордецом Мату, очень скоро отправился бы он вслед за стариком. Из Ытру же я сделал бы верного пса — попробуй кто подойти к Сидоме!

Жаль… Затаиться и терпеливо ждать — тяжкий удел прозевавщего добычу. (Громко.) Мудрый Мату, неужто и ты веришь внуку Торутая?

МАТУ. То, что думает Мату, ты скоро узнаешь… Я пришел сюда послушать советы старейшин племени. (Помолчав.) Убивать стариков и больных мы не будем. Это глупый совет, Сидома — не обижайся. Мы должны думать не о том, как перезимовать, а как жить дальше.

Не пойдем и в Межозерье — в племени Черной сосны никогда не было попрошаек. Старец Торутай сошел с ума!

СИДОМА. О, дальновидный Мату!

МАТУ. Пришло время заговорить тебе,  Ытру!  Все высказались.

Как бы нехотя поднимается Ытру. Неожиданно он резко взмахива­ет — будто дубиной — негнущейся рукой и обрушивает его на голову Сэкэли. Мальчик падает замертво.  Все  вскакивают. Молчание.

ЫТРУ (торжествующе). В племени Черной сосны и впрямь нет больше попрошаек!

Пора, вождь! Слушай мой совет… Небесный влады­ка думает, что, отняв руки, он жестоко покарал нас за гордыню. Нет, великий вождь! Он ошибается! (Ытру по­трясает над головой двумя увесистыми дубинами-руками.)

Превратив наши руки в Это, он превратил нас в изб­ранный народ… Да, мы отныне не сможем сами добы­вать себе пищу, но и взывать к людской жалости я не собираюсь…

Смотрите, вот лежит человек, которому я только что раскроил череп. Это первый двуногий, убитый собратом. И он будет не последним, если люди из Межозерья не станут нас кормить!

Все начинают недоверчиво осматривать свои руки. Вернее, то, во что последние превратились. Щаман бьет руками-дубинами по Священному камню. Раздается гулкий звон, похожий на стон. Шаман в страхе отшатывается. Вождь ничего не замечает. Он опьянен от­крытием Ытру.

МАТУ. Ты говорил, Тхор, что люди без рук — не лю­ди. Я тоже так думал, каюсь. Но бесстрашный Ытру доказал нам другое.

Да, мы — не люди… Потому что мы выше их. Мы — сверхлюди. И пусть я не умею даже поднести готовую пищу ко рту, я смогу заставить сделать это человека из Межозерья…

Ай да мудрый Ытру! Хочешь стать вождем? А? Ты спас от гибели свой народ — ты достоин этой чести!

СИДОМА. Веди нас, храбрый  Ытру! В Межозерье!.. В горы!.. В небо-о! Оо!..

Эй, люди! Охотник Ытру спас нас — возвеличьте его! Любите его! Повинуйтесь ему!

Ликующий народ заполняет сцену. Тхор остается в стороне от все­общей радости. Склонившись над телом Сэкэли, он пытается как-то вернуть его к жизни. Быстро убеждается, что это невозможно. Тхор стремительным шагом уходит за кулисы. Возвращается, бе­режно неся в вытянутых руках грубый сосуд с мерцающим на дне огоньком. Тхор поднимает руку, призывая к тишине.

ТХОР. Теперь слушайте меня, Тхора — сына Высо­кого Неба, Хранителя огня! Этот слабый язычок пла­мени я получил много весен назад из рук самого послан­ца Всевышнего! С тех пор племя Черной сосны не раз меняло место стойбища, пока не добралось наконец до благодатной Голубой долины. В пути заваливало нас снегом, секло градом и дождем, руки и ноги наши ско­вывало жестоким холодом. Но я — нет, мы вместе! — сохранили и пронесли через все этот крохотный огонек — залог жизни племени Черной сосны.

Пока он горел и мог зажигать другие огни  — боль­шие и малые — ничто не угрожало моему народу…

Смотрите же, люди, что делает старый Тхор! Может, хоть узнав цену своей жизни, вы перестанете радовать­ся чужой смерти…

Задувает огонь в сосуде.

Слушай ты, Мату! Слушай ты, Ытру! Слушай, Сидома!

Вы думаете, что выживший из ума Тхор выкрики­вает пустые угрозы? Вы уверены, что сможете отобрать огонь у людей из Межозерья? Зря надеетесь!

Мой младший внук, ветроногий Олгин, мчится сей­час к ним черным вестником. Кто возьмется настигнуть сокола в небе или крота под землей?

К восходу солнца люди Межозерья уже будут знать о ваших замыслах. Не только они — все окрестные пле­мена покинут завтра Голубую долину. Покинут на вре­мя — пока не вымрет последний из рода Черной сосны…

Такова воля Высокого Неба, таково решение его сына.

Пусть отвернется от меня мой народ — я готов к это­му. Об одном печалюсь: нет рядом со мной старца Торутая, нет его внука…

СИДОМА. Что ты наделал, Тхор…

МАТУ. Хранитель огня, обрекающий на смерть свой народ, не будет жить!

Вождь замахивается над головой Тхора   рукой-дубиной.   Тхор   не­подвижен.

СИДОМА. Оставь его, Мату, — Тхора тебе не убить… Он — сын Неба…

Мату опускает руку. Ытру с презрительной усмешкой наблюдает за происходящим. Он совершенно спокоен.

ЫТРУ. Слизняки! Кто сказал, что вместе с вами по­дохнет и Ытру! Ха-ха-ха! Ытру всех бы вас сожрал, но остался в живых! На то он и Ытру!

Я ухожу. Тех, кто смел, ловок и не знает жалости, зову с собой. Волкам следует держаться вместе…

Ытру уходит. За ним вслед, гогоча и нелепо размахивая руками-дубинами, убегают еще несколько мужчин. Уныло разбреда­ются остальные. Сцена пустеет.

ТХОР (оставшись один). Кто посмеет осудить чело­века, который, погубив мало, спас множество? Достоин ли я прозываться сыном Неба и дальше?.. Возьмет ли Высокое Небо меня к себе?..

Занавес.

1988 г.